Любая рана заживёт

В Пскове, в Центральной городской библиотеке на улице Конной, прошла презентация нового фильма петербургского документалиста Максима Якубсона.

Роальд Мандельштам читает свои стихи. Рисунок Александра Траугота.

«Но не тот Мандельштам…»

Фильм называется «Продавец лимонов». Никакого отношения к поэту Лимонову он не имеет, зато имеет отношение к поэту Мандельштаму. Но не к Осипу, и даже не к Юрию*, а к Роальду**. (Все три поэта не родственники, а однофамильцы).

В фильме звучит: «Здесь живет Мандельштам, / Но не тот Мандельштам. / А тот Мандельштам / Давно уже Там».

Теперь и тот, и этот Мандельштам – Там.

Иногда Роальда Мандельштама называют Мандельштам Третий. Первый умер в сталинском лагере. Второй, Юрий, – в фашистском. При этом наиболее трагична судьба Третьего, Роальда, который ни в каком лагере не сидел. Им даже чекисты брезговали, когда занимались его друзьями-художниками.

Чекисты знали, что он смертельно болен.

Достаточно было и того, что Роальд Мандельштам при жизни не издал ни одного стихотворения. Это было чистое подпольное искусство. Подполье располагалось примерно на уровне ленинградских-петербургских крыш.

Я не знал, отчего проснулся
И печаль о тебе легка,
Как над миром стеклянных улиц –
Розоватые облака.

Мысли кружатся, тают, тонут,
Так прозрачны и так умны,
Как узорная тень балкона
От летящей в окно луны…

Роальд Мандельштам был – поздний романтик. Настолько поздний, что говорить о нем сейчас вроде бы уже поздно, всё равно его почти никто не читает, а самое главное – читать не будет. Почти никто.

Но Максим Якубсон всё же рассказал о нем, пройдясь по заасфальтированным петербургским булыжникам.

И не надо мне лучшей жизни,
Сказки лучшей – не надо мне:
В переулке моем – булыжник,
Будто маки в полях Монэ.

Звучит закадровый голос. Это стихотворение о стеклянных улицах и булыжниках, похожих на маки, в фильме читает петербургский поэт Пётр Брандт, который месяц назад провел творческий вечер в этом же зале городской библиотеки.

Фильм «Продавец лимонов» настолько новый, что в Пскове состоялся первый его публичный показ.

Пользуясь случаем, Максим Якубсон (о его фильме, посвященном Павлу Адельгейму, «Псковская губерния» рассказывала недавно) показал и еще один свой фильм – «Право переписки».

Литературная направленность вечера обозначилась с самого начала, когда актер псковского драмтеатра Виктор Яковлев прочитал вслух несколько строф из Роальда Мандельштама. А закончился вечер чтением стихов самого Максима Якубсона.

«Здесь есть мужья... Но есть ли мужи?»

Герои «Продавца лимонов» волшебным образом пытались уклониться от действительности. От советской действительности сороковых-пятидесятых-шестидесятых годов. Это художники Рихард Васми, Владимир Шагин, Александр Арефьев – тот самый арефьевский круг, к которому Роальд Мандельштам тоже имел прямое отношение.

Прикованный болезнью и Советской властью к ограниченному пространству, Роальд Мандельштам в своих стихах вырывался на поэтические просторы, напоминая поэта и путешественника Николая Гумилёва.

Сон оборвался. Не кончен.
Хохот и каменный лай.
В звездную изморозь ночи
Выброшен алый трамвай.

Пара пустых коридоров
Мчится один за другим.
В каждом — двойник командора —
Холод гранитной ноги.

— Кто тут?
— Кондуктор могилы!
Молния взгляда черна,
Синее горло сдавила
Цепь золотого руна…

Ночью Ленинград для Роальда Мандельштама превращался в экзотический горный массив. Поэт переносился в Пиренеи, на Кавказ, в античную Грецию… Никто не мог его удержать.

Тучи.
Моржовое лежбище булок.
Еле ворочает даль.
Утром ущелье – Свечной переулок.
Ночью – Дарьял, Ронсеваль.

Роальда Мандельштама назвали в честь норвежского полярного путешественника Роальда Амудсена.

Амудсен – первый человек, достигший Южного полюса и первый, кто побывал на обоих географических полюсах планеты. Погиб в 1928 году во время поисков пропавшей экспедиции Умберто Нобиле. В конце двадцатых – начале тридцатых годов ХХ века был очень популярен в Советском Союзе. В то время в СССР появилось много Роальдов. Но Роальд Чарлсович (его отец – боксер, революционер, а в последствие – репрессированный, приехал из США) был один.

Роальд Мандельштам мысленно тоже пускался на поиски пропавших экспедиций и исчезнувших цивилизаций. Случалось – что-нибудь находил. Следы находок можно обнаружить в 400 стихотворениях, которые от него остались.

Александр Арефьев рассказывал о своих друзьях: «Мы балансируем на канате. Мы — канатоходцы, даже, можно сказать, на острие ножа. Но как хорошо балансировать перед восхищенной публикой, которая тебе аплодирует и радуется твоей ловкости…»

По мнению Арефьева, они балансировали над пропастью с нечистотами. Никакой публики не было. Зато была высота.

Роальд Мандельштам по этому поводу написал:

Мои друзья – герои мифов.
Бродяги,
Пьяницы
и воры.
Моих молитв иероглифы
Пестрят похабщиной заборы,
Твердя свое
Баранам, прущим на рожон,
Стихи размеренной команды –
Такие песни не для жен.
- Здесь есть мужья...
- Но есть ли мужи?
(Мой голос зычен,
груб и прям.)
Дорогу мне!
Не я вам нужен!
Я не пою эпиталам.

Какие уж тут эпитоламы, то есть свадебные песни.

Песни, которые «пел» Роальд Мандельштам, оказались не только не для жен, но и не для мужей. Так получилось, что многое ушло вхолостую, растворилось, и было издано совсем в другую эпоху.

Яркие лимоны!
— Звонкие лимоны!
Если вам ночами
скучно и темно,

Покупайте луны —
Лунные лимоны,
Медные лимоны —
золотое дно…

Надо полагать, что продавец лимонов – это и есть поэт. Он – хозяин своих слов. «Лунно и лимонно / в комнате от них» (привет Игорю Северянину). Протянул, сидя на крыше, руку к небу, достал приглянувшийся и зарифмовал. Вкусно.

В Пскове о художниках арефьевского круга вспоминают всякий раз, когда в город приезжают «митьки», в особенности – Дмитрий Шагин. Своими учителями он считает арефьефцев – художников Александра Арефьева, своего отца Владимира Шагина и Рихарда Васми. Но арефьевский круг без Роальда Мандельштама не сомкнешь. И не разомкнешь.

Иногда Мандельштам в своих стихах вел себя как живописец и красок не жалел: «Вечер входит в сырые дворы, // Разодетый пестрей петуха…»

У Максима Якубсона в неспешном (некуда больше спешить) фильме постоянно появляются картины, похожие на окна, и окна, похожие на картины. Заглянешь туда, увидишь Ленинград середины прошлого века, мысленно сравнишь с тем, что есть сейчас.

Мостика профиль горбатый,
Милая, тих, как всегда,
В красную дырку заката
Ветер вдевал провода…

В общем, мало что изменилось. Но раны затянулись. И не такие раны затягиваются.

Проходит вечер, ночь пройдет –
Придут туманы,
Любая рана заживет,
Любые раны.

Гулко прокатится по крыше лимон и куда-нибудь упадет. В неизвестность.

* Юрий Владимирович Мандельштам (25 сентября 1908, Москва — 18 октября 1943, Явожно, в концлагере) – русский поэт и литературный критик «первой волны» эмиграции, участник ряда литературных объединений Парижа. С 1935 года был женат на дочери композитора И. Ф. Стравинского Людмиле Игоревне Стравинской (в замужестве Мандельштам, 1908—1938).

** Роальд Чарльсович Мандельштам (16 сентября 1932, Ленинград – 26 января 1961, Ленинград). Пережил вместе с родными первую зиму ленинградской блокады, затем был эвакуирован. В 1943—1947 гг. жил в Казахстане у отца, высланного туда в 1937 г., затем вернулся в Ленинград. Недолгое время учился на востоковедческом факультете Ленинградского университета и в политехническом институте. Из-за тяжелой формы туберкулеза нигде не работал, в последние годы почти не выходил из дома.